Петр был настолько перепуган, что даже не обратил особого внимания на то, что действовали они все в гнетущем молчании, не проронив ни единого слова. Вот пара мордоворотов провела мимо Вуяновича его водителя со скрученными за спиной руками. Вот его подвели к Секирину, и в воздухе вдруг на долю секунды пахнуло всепоглощающим ужасом, от которого у Серба чуть не остановилось сердце, и чеченец просто обмяк в чужой хватке.

Петр каким-то шестым чувством осознал, что тот просто-напросто умер. Секирин убил его каким-то непостижимым образом, причем, судя по всему, даже не вспомнил, что когда-то с ним встречался. Господи… господи! Что здесь вообще происходит?!

Серб принялся истово взывать к богу, клянясь всем, что у него только есть, что встанет на праведный путь, если только выберется из этой передряги живым. Пожертвует все свои деньги, уйдет в монастырь, да сделает что угодно, лишь бы не погибнуть вот так буднично и противоестественно, как только что умер Аббас!

Секирин в это время блаженно зажмурился, будто испытал какое-то до невозможности приятное чувство и шумно втянул носом воздух, став похожим на хищника, который почуял запах крови.

Вдруг, непонятно даже откуда, он выудил жестяную банку газировки, ловко открыл ее одной рукой, и осушил одним махом, даже не поморщившись. Потом он распахнул свои ужасные глаза, из которых, казалось, смотрела сама смерть, и уставился своим полубезумным взглядом на Петра.

— Где Хан держит Алину?!

От звука этого голоса Серб чуть не обоссался, сумев удержать свой мочевой пузырь от опорожнения лишь каким-то чудом.

— К… к-кого? — Вуяновичу показалось, что он едва шептал слова, но Секирин все равно его расслышал.

— Девушку, которая была со мной в ресторане.

— Я н… н… н-не зн… знаю…

Медиум склонил голову набок, внимательно рассматривая Вуяновича, и тот чувствовал себя под этим взглядом как муха под увеличительным стеклом — еще чуть-чуть, и его просто испепелит.

— Не врешь. — Хмыкнул наконец Секирин и немного посторонился, отходя от следующей двери, которая вела в маленькую комнатушку, что заменяла здесь столовую и кухню. И именно в той комнате располагался тайный люк, ведущий в подвал, где хранился весь товар на этой точке. — Тогда ты мне больше не нужен. Пошли, тебя ждет безумное чаепитие.

Недоумевая, почему он еще жив, и не понимая, что задумал медиум, Серб кое-как поднялся на ноги, и на подгибающихся коленях зашагал к двери. Путь до нее казался ему бесконечным, как дорога на эшафот, но все же недостаточно долгим, чтобы он мог успеть проститься с жизнью.

Внутри Вуянович с содроганием увидел своих работников, что были усажены в неподвижных позах у небольшого столика. Среди них был и заведующий точки, что заманил его в эту западню, и его помощники, и все остальные, включая простых мастеров. Следов повреждений или ранений ни на ком из них не было видно, но Петру стало очевидно, что они тоже мертвы. И убиты, скорее всего, тем же необъяснимым способом, что и Аббас, который на свое горе согласился побыть сегодня за водителя.

Но как?! Как это возможно? Он что их, взглядом жизни лишает? Ведь так не бывает! Это все откуда-то родом из сказок, но никак не из реальной жизни!

— Присаживайся, — прервал размышления Петра какой-то наигранно дружелюбный голос Секирина, — можешь выбрать себе любое место.

Четко осознавая, что сейчас он умрет, Серб, тем не менее, не смог противиться, и послушно упал на ближайшую табуретку, опасаясь, что дальше его подгибающиеся ноги просто не смогут унести. Поднять взгляд на Секирина и замерших позади него безмолвных людей было неимоверно страшно, но Петр все же из последних сил заставил взглянуть себя в глаза своему убийце. Взглянул и тут же пожалел, что осмелился оторвать взор от пола. В этом жутком взгляде не было ни капли сострадания или жалости. Не было ничего, что хотя бы отдаленно могло напомнить что-то человеческое. Только мрак и неотвратимость смерти, словно ты заглянул в темноту собственной могилы. Это был просто ужас в своем первозданном виде, какой не в силах внушить ни один человек, каким бы грозным он не был. Но Секирин как-то мог…

То что произошло дальше было просто каким-то настоящим сюрреализмом. Всего секунду назад не подававшие никаких признаков жизни подчиненные Вуяновича вдруг задергались, захрипели, и начали поднимать свои головы. От увиденной картины Сербу захотелось тонко завизжать, но он никак не мог заставить себя сделать вдох, потому что липкий страх сжал грудь своей безжалостной хваткой, выдавливая последние капли воздуха. Петр только лишь ошарашено глядел на то, как ожившие мертвецы рассаживаются за столом, берут в руки кружки, чашки, тарелки, занимают непринужденные позы и поворачиваются к нему, словно собираются послушать, что он им хочет сказать.

Если б Вуянович пережил этот день, то вероятнее всего обнаружил бы, что его волос, который был черным, как смоль, стал белее облаков в погожий день. Но не успел даже адреналин толком вскипятить кровь, как Петр почувствовал болезненный и тянущий укол в груди. Мир для него окунулся в непроглядную тьму, а сам Вуянович почувствовал, как падает в беспросветной бесконечности, не имея даже малейшей надежды на спасение. Это был конец, это была смерть…

Прошло всего мгновение, а с пола поднялось уже мертвое тело Серба и тут дисциплинированно устроилось на выбранном им табурете. За его спиной к огромному баллону с пропаном подошел не менее мертвый Аббас и открутил вентиль до отказа.

В считаные секунды, под аккомпанемент громкого шипения пропускного клапана, газ заполнил всю комнату, и тогда один из бывших работников этой автомастерской достал из кармана пачку сигарет и зажигалку.

Всего один поворот колесика, и вылетевшая искра воспламеняет находящийся в воздухе пропан, который с ревущим хлопком превращает окружающее пространство в огненную геенну, откуда нет ни малейшего шанса выбраться живым.

Идея инсценировать врыв газа во время всеобщего сбора работников мастерской и их босса больше не казалась мне такой уж удачной. Ей богу, лучше бы я их всех перестрелял и изобразил неудачную дележку общака, потому Сила, как оказалось, не терпит близости огненной стихии.

Как только раскаленный бутон взрыва коснулся оживленных мертвецов, я почувствовал, как наполняющая их тела Сила начала лихорадочно метаться, пытаясь найти выход и сбежать. Пришедший по ментальной связи многоголосый вой оглушил меня и заставил стиснуть виски руками, потому что я на полном серьезе испугался, будто моя голова сейчас взорвется.

Горящие зомби вскинулись, невзирая на мои попытки сохранить над ними контроль, и бестолково заметались по объятому пламенем помещению, оглашая комнату дикими нечеловеческими воплями слышимыми даже на улице.

Сперва я почувствовал, как стремительно иссыхает в их телах вложенная мною энергия. Да, именно иссыхает, как корка хлеба под лучами солнца, или даже скорее брошенная в костер толстая кожа. Движения покойников начинали замедляться, переставали быть скоординированными и теряли всякое видимое сходство с человеческими. И вскоре тела всех семерых рухнули на пол, не в силах пошевелить даже глазным яблоком.

Словно в арт-хаусной съемке я наблюдал параллельно из нескольких чужих сознаний, как беснующийся огонь пожирает все, до чего только может добраться, включая распластанные на полу бездыханные трупы, и только после этого распалась наша с ними ментальная связь, оставив мне в затылке на прощание сверлящую головную боль.

С трудом приходя в себя и разгоняя короткими движениями кровь в сведенном судорогой теле, я потянулся дрожащей рукой к очередной банке Колы. Прохладный лимонад скользнул приятной волной по горлу, угнездившись холодным комком в животе, и мне заметно полегчало.

Фух, мать-перемать, что это вообще было?!

Пытаясь проверить внезапно возникшую догадку, я принял зажигалку у одного из своих зомби, которые, нужно заметить, вполне спокойно перенесли все произошедшее в отличие от меня. Чиркнув колесиком, я стал рассматривать танцующий передо мной огонек. Никакого дискомфорта его близость мне не приносила, так что я попробовал поднести свободную руку ближе. Снова ничего. Провел ладонью над пламенем, и… никаких ощущений, кроме разве что горячего тепла, не почувствовал. Попытался водить над огнем помедленней, но добился только того, что обжег себе пару пальцев.